Левая повестка-2022 в России и мире: вызовы, возможности, новые лидера

Доклад. 

Авторский коллектив:

О.В.Бондаренко,

директор Фонда прогрессивной политики;

И.А.Гращенков,

президент Центра развития региональной политики

Б.Ю.Кагарлицкий,

директор Института глобализации и социальных движений;

С.С.Серебренников,

профессор РАНХиГС

Видео

Файлы

Презентация

Фото

 

ЛЕВАЯ ПОВЕСТКА-2022 В РОССИИ И МИРЕ: ВЫЗОВЫ, ВОЗМОЖНОСТИ, НОВЫЕ ЛИДЕРЫ

За без малого двести лет существования в социофилософском дискурсе левых идей, они претерпели ряд изменений и поменяли множество институциональных воплощений. Существенные перемены произошли и за последние тридцать лет, прошедших с момента распада крупнейшего в мире социалистического государства – СССР. Предметом внимания настоящего исследования является современная ситуация в левой повестке в России и в мире, хотя авторы и делают определенную поправку на динамичность происходящих процессов в мире, которые, по мнению авторов, сравнимы с динамичностью преобразования в мире в эпоху Первой мировой войны.

Логика построения доклада выбрана индуктивная – из сопоставления частных фактов делаются обобщающие выводы и предпринимается попытка прогноза будущего развития.

Описываемая в докладе ситуация зафиксирована по состоянию на май 2022 года.

КПРФ – 2022: новые вызовы, возможности, лидеры

Коммунистическая партия Российской Федерации прочно утвердилась в качестве главной оппозиционной политической силы в стране. Пожалуй, впервые с середины девяностых годов прошлого века партия Зюганова удерживает этот статус практически монопольно, в отсутствии реального прессинга со стороны конкурентов по оппозиционному флангу.  

Важно отметить – в этом достижении нет практически никаких заслуг партийного руководства. Потому что нынешний статус КПРФ обусловлен не зависящими от партии обстоятельствами, благодаря которым она стала одним из главных бенефициаров происходящего в стране политического процесса – не приложив для этого особых усилий и не предлагая обществу какие-то прорывные программные лозунги или креативные новаторские идеи.  

Одним из основных факторов, способствовавших укреплению влияния КПРФ, явилось быстрое ослабление несистемной либеральной оппозиции во главе с ее неформальным лидером Алексеем Навальным. Несмотря на активную информационную кампанию, радикальные либералы не сумели организовать эффективные и массовые уличные протесты по образцу украинского Евромайдана или белорусских протестов после президентских выборов 2020 года.  

Компрадорская идеология сторонников Навального, которые отстаивали интересы элитного меньшинства, выступали с откровенно прозападных позиций, требуя отказаться от государственного регулирования в экономике, вернуться к непопулярной политике радикальных рыночных реформ и установить кабальную внешнюю зависимость от США, не была воспринята широкими слоями российского общества.  

Это отторжение либеральных идеологемопределило результаты несостоявшегося российского майдана. Протестный потенциал либеральной интеллигенции всегда был сравнительно небольшим, а в распоряжении сторонников Навального не оказалось организованных радикальных националистов, на которых можно было бы опереться в силовой части выступлений, как это было сделано в 2013-2014 годах на Украине. В результате чего либералы потерпели полное поражение, во многом утратив прежнее влияние и позиции.  

Вместе с этим, в российском обществе стремительно возрастал запрос на социальную повестку, который был многократно усилен социально-экономическими последствиями коронавирусной пандемии. Падение уровня жизни, инфляция, безработица, увеличение пенсионного возраста, растущее неравенство, подорожание ставшего недоступным жилья, и прочие социальные проблемы объективно усиливали популярность левой идеологии, замешанной на ностальгии по советскому прошлому – которая пустила корни в сознании нового поколения россиян.

Малоимущие россияне не хотели в ельцинские девяностые, куда их зазывали Навальный, Волков, Шульман и Милов, а скорее мечтали об эпохе стабильного развития в брежневских семидесятых, или о так называемой «уравнительной справедливости» первых советских десятилетий, когда в стране не могло быть сверхбогачей-олигархов с роскошными яхтами, вызывающих раздражение у необеспеченных масс.  

КПРФ практически ничего не делала для активизации таких настроений, однако она воспользовалась их плодами – потому что протестный электорат консолидировался под «коммунистическим» брендом, который по-прежнему находится в руках у Зюганова.

Оставшиеся парламентские конкуренты коммунистов тоже были ослаблены. ЛДПР всегда была партией одного лидера, с аморфной популистской идеологией. В ходе избирательной кампании 2021 года была очевидна немощность вследствие тяжелой болезни ее лидера – Владимира Жириновского, а с уходом последнего будущее партии становится неопределённым. «Справедливая Россия – За Правду!» не смогла отобрать голоса у КПРФ – во многом, потому что так и не предложила ее электорату более привлекательную и конкретно оформленную версию «лево-патриотической» и «левоцентристской» программы. Спойлерскийпроект «Коммунисты России» не смог отобрать у Зюганова значительное количество голосов.

Еще одним важным фактором стало то, что антисистемная либеральная оппозиция во главе с командой Навального также поддержала на выборах Зюганова, хотя это когда-то казалось многим невероятным. Либералы применили здесь чисто прагматичный подход. Они видели растущий потенциал социального недовольства, понимая, что оно приведет к усилению позиции коммунистов. И решили выступить на стороне КПРФ посредством технологий так называемого «умного голосования», – чтобы отобрать у «Единой России», максимальное количество голосов, одновременно усиливая протестные настроения в обществе.  

Таким образом, в некоторых регионах с базовым либеральным электоратом – в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Омске, Новосибирске – за КПРФ ситуативно агитировали активные противники коммунистической идеологии, которые ранее публично призывали к ее запрету. И это окончательно превратило партию Зюганова в безальтернативного лидера политической оппозиции во время парламентских выборов 2021 года, где она предсказуемо улучшила свои результаты на фоне падения результатов у основных конкурентов.

Нужно подчеркнуть – это произошло несмотря на то, что предвыборная кампания коммунистов, по некоторым оценкам, была менее активной, чем в прошлые годы, а многие представители КПРФ старались избегать в своих лозунгах политического радикализма. Единственным качественным ноу-хау можно признать активные попытки оседлать антивакцинаторские настроения в массах, которые предпринимались командой Зюганова практически на всех уровнях, и принесли ей немалое число голосов.

Региональный аспект

Электоральные достижения КПРФ заставили заговорить о формировании нового «Красного пояса», хотя при ближайшем рассмотрении можно видеть, что успешные результаты сторонников Зюганова определяются не только общими, но и частными факторами со своей локальной спецификой.

Это можно видеть на примере Иркутской области, где партийную организацию без малого тридцать лет возглавляет Сергей Левченко. Его победа на губернаторских выборах 2015 года была во многом обеспечена обещаниями покончить с бесконтрольной вырубкой лесных угодий – за счет уменьшения незаконных вырубок и налогообложения законных лесозаготовителей. Эта проблема является критически важной для жителей Прибайкалья. И хотя Левченко не успел решить ее на посту губернатора, он продолжает делать упор на экологические кампании и сохраняет в регионе определенную популярность, которая работает на базисные результаты КПРФ.  

Главный иркутский коммунист явно и небеспочвенно надеется вернуться в большую политику, пытаясь наводить мосты с действующей властью – что видно по его сравнительно лояльной позиции в отношении спецоперации на Украине.  

Бывшая креатура Левченко – первый секретарь Бурятского республиканского комитета КПРФ Вячеслав Мархаев был одним из неформальных лидеров радикального партийного крыла. Находясь на должности сенатора, он голосовал против пенсионной реформы, подвергая ее критике с трибуны Совета Федерации, осудил действия силовых структур во время протестных акций в Москве и стал единственным сенатором, проголосовавшим против закона о поправках в Конституцию.  

Тем не менее, стабильная популярность КПРФ в Бурятии обусловлена тем, что партия постоянно поднимает местную проблематику – вопросы безработицы, кризисное положение в промышленности, сельском хозяйстве и всю ту же тему незаконных вырубок сибирского леса, которая имеет в этом регионе не меньшую актуальность.

К северу – в Якутии – коммунисты с иркутянином Левченко во главе региональной группы одержали на парламентских выборах уверенную победу над «Единой Россией» во главе с действующим главой региона Айсеном Николаевым – несмотря на то, что партия Зюганова прежде была в Республике Саха на третьих ролях. Переломить ситуацию удалось кандидату от КПРФ Павлу Грудинину на президентских выборах 2018 года, когда именно Якутия принесла самый высокий процент поддержки Компартии.

Причиной этого успеха стало протестное голосование на фоне охвативших якутскую тайгу пожаров, с которыми не смогли справиться власти. Это еще раз свидетельствует о растущем политическом значении экологической повестки. Хотя, помимо этого, КПРФ использовала в своей компании лозунги борьбы с бедностью и нехваткой рабочих мест.

Уверенная победа на парламентских выборах в Ненецком автономном округе, которую одержала КПРФ, получив здесь 31,98%, во многом обусловлена тем, что местные коммунисты активно поддерживали протесты против административного объединения НАО с Архангельской областью. Эти выступления имели в своей основе не националистический, а социально-экономический фактор. Жители самого малонаселенного субъекта Российской Федерации опасались, что слияние с соседней областью радикально уменьшит финансирование их региона. Вследствие этих настроений НАО стал единственным регионом, в котором проголосовали против принятия поправок в Конституцию. А за протестной кампанией стояли именно коммунисты, которые не имеют здесь серьезных конкурентов среди других оппозиционных сил.  

Глава Республики Хакасия, член ЦК КПРФ Валентин Коновалов обещал жителям региона решение основных социальных проблем, благодаря чему заручился поддержкой местных избирателей на практически безальтернативной основе.  Следует учитывать, что хакасские коммунисты в основном опираются на электоральное ядро в Усть-Абаканском, Алтайском и Бейском районах республики, где работают угледобывающие разрезы и крупные промышленные предприятия. Таким образом, коммунисты отстаивают здесь интересы своего базового электората, что делает их позиции стабильными, позволяя успешно конкурировать с представителями «Единой России» и ЛДПР. А сам Коновалов проводит достаточно гибкую линию и не обрывает политические контакты с Москвой.  

Стабильным представляется и политическое будущее Анатолия Локтя – первого секретаря Новосибирского обкома КПРФ, члена Президиума Центрального комитета КПРФ, который ровно восемь лет занимает должность мэра Новосибирска. С одной стороны, его консолидировано поддерживают практически все наличные оппозиционные силы, достаточно влиятельные в силу фрондерской специфики этого региона. Однако, в то же время, Локоть старается оставаться системным политиком, а радикальная риторика не мешает ему продуктивно контактировать с властью.

Во время переизбрания на пост мэра в апреле 2019 года Локтя поддержали губернатор Новосибирской области от «Единой России» Андрей Травников и спикер законодательного собрания Новосибирской области, член «Единой России» Андрей Шимкив. Это стало возможно вследствие закулисной сделки, согласно которой КПРФ не стала выдвигать своего кандидата на губернаторских выборах Новосибирской области, в обмен на поддержку со стороны «Единой России», которую получил на мэрский выборах Анатолий Локоть.

Коммунисты в целом имеют серьезные позиции в регионах Сибири, Дальнего Востока и Крайнего севера, что отражает обширный комплекс нерешенных социальных проблем, которые накопились на территориях российской периферии. КПРФ сохраняет достаточно высокую популярность в Приморском и Хабаровском крае, однако местные организации коммунистов ослаблены после противостояния с властью – по итогам протестов в поддержку бывшего хабаровского губернатора Сергея Фургала и задержания первого секретаря Владивостокского отделения КПРФ, депутата Законодательного Собрания Приморского края Артема Самсонова, которого обвиняют в развращении несовершеннолетнего.  Тем не менее, коммунисты все равно являются основной оппозиционной силой в Приморье, особенно на фоне стремительной деградации традиционно влиятельной здесь ЛДПР, от которой некогда выдвигался все тот же Фургал. А власти не могут переломить эту тенденцию, потому что влияние КПРФ, опять-таки, определяется социальными проблемами этого региона, который продемонстрировал в 2020 году свой высокий протестный потенциал во время акций в Хабаровске.  

Однако «Красный пояс» простирается не только за Уралом. На парламентских выборах осенью прошлого года «Единая Россия» впервые проиграла КПРФ в Марий Эл. Коммунисты обошли партию власти на 3% голосов, а их кандидат Сергей Казанков победил в марийском одномандатном округе. Причем, единороссы сами признали, что это поражение было обусловлено социально-экономическим кризисом, охватившим регион после начала коронавирусной пандемии – потому что местное руководство не смогло оперативно решить проблему сокращенных рабочих мест.  

От коммунистов ждали больших успехов в Москве, где за них агитировали на выборах представители системной и несистемной либеральной оппозиции. Но итоговые результаты партии оказались меньше прогнозной планки. По словам лидера московских коммунистов Валерия Рашкина, это было вызвано подтасовками во время подсчета результатов электронного голосования. Однако сам Рашкин практически сразу стал фигурантом скандального уголовного дела о браконьерстве, которое серьезно подорвало его репутацию и поставило крест на деятельности в составе Госдумы.

Тем не менее, все говорит о том, что либералы по-прежнему ставят на оформившийся в 2020 году альянс с Рашкиным, который рассчитывает организовать новую кампанию массовых протестов в столице. Ожидается, что он возглавит штаб московских коммунистов на муниципальных выборах 11 сентября. Столичный горком КПРФ уже объявил официально о подготовке к этим выборам, где будет решаться судьба 1,5 тысячи мандатов.  

Лидерские и нишевые перспективы

«Без протеста победы не будет. Люди должны видеть настоящую смелость, желание решить проблемы. Кроме нас ни одна сила не пойдет с вами за права народа», – заявил Рашкин на мартовском пленуме московского отделения КПРФ, явно рассчитывая донести эти слова до сторонников либеральной оппозиции, недовольных спецоперацией на Украине – чтобы они не отвернулись от коммунистов, многие из которых поддерживают на низовом уровне борьбу против украинских националистов.  

Отношение к спецоперации как раз и явится триггером, который определит дальнейшее будущее Коммунистической партии. Последние события на Украине стали для нее серьезнейшим вызовом. Все публичные политики в составе КПРФ будут вынуждены определиться со своими позициями – сохранить альянс с либералами, выступая с традиционной для левых пацифистской повесткой, или проводить лево-патриотическую линию, сближаясь в этом с официальной политической линией российской власти?

Некоторые сторонники Зюганова уже выбрали первый вариант. Вячеслав Мархаев заявил о том, что осуждает руководство России за начало войны против Украины. Депутата городской думы приморского города Артем Семена Сесекинаосудили за дискредитацию Вооруженных сил России, а депутат Семилукского районного совета от КПРФ Нина Беляева призывала российских военных на Украине сдаваться в плен.  

Неформальным выразителем этой линии может явиться Валерий Рашкин, однако ее также может возглавить саратовский коммунист Николай Бондаренко, популярный блогер, который публично отказался признать Крым российским, выступал против военной операции в Сирийской арабской республике и оказывал политическую поддержку Алексею Навальному. Тем более, что сам Бондаренко активно продвигает сейчас в своем блоге популярную на Западе тему раскола российской элиты.

Однако подобный курс грозит КПРФ значительными электоральными потерями, потому что рядовые члены партии в своей массе не питают никаких симпатий к украинским националистам, и подобные заявления отталкивают от партии ее традиционный электорат. Некоторые депутаты вслух высказывают мнения этой партийной массы – к примеру, депутат Мосгордумы от КПРФ Сергей Савостьянов предложил российской власти «денацифицировать» Прибалтику, Польшу, Молдову и Казахстан. Разрыв во взглядах растет, и он вполне может привести в обозримом будущем не только к скандальным исключениям, но и к попыткам раскола.  

Именно «украинский вопрос» станет важнейшим фактором для трансфера в руководстве партии, который ускорится на фоне трансформацииЛДПР после смерти Владимира Жириновского. Окружение Зюганова настойчиво требует от него определиться с преемником, однако его потенциальная фигура пока не ясна. Представители либерального крыла не имеют серьезных шансов возглавить партию – как и «сбитый летчик» Павел Грудинин, который, тем не менее, сохраняет внутри партии определенную популярность. Перспективы Юрия Афонина расцениваются несколько оптимистичнее, однако он вызывает у многих коммунистов отторжение как слишком системный и консервативный политик.

Кроме того, рассматривается вариант компромиссных фигур – таких, как Сергей Шаргунов или Денис Парфёнов, которые становятся новыми – симпатичными — медийными лицами КПРФ и имеют хорошие связи в провластном и оппозиционном лагере, или же новосибирский мэр Анатолий Локоть – несмотря на то, что пока он, в целом, остаётся на уровне политического лидера регионального масштаба. Вместе с тем, открытый статус наследника Зюганова предусматривает возможность появления новых кандидатур, которые сумеют стать альтернативой нынешней партийной элите. Ведь новые вызовы открывают новые возможности и выдвигают на первый план новых лидеров.

Как бы там ни было, выбор политического курса может определить дальнейшую судьбу КПРФ. В условиях военного времени и ожесточенного внешнего давления власти могут не потерпеть усиления радикальной оппозиции в лице соратников Зюганова – тем более, если его партия превратится в удобную ширму для протестной активности прозападных либералов. Такие угрозы уже озвучены Кремлем в виде перспективы ликвидации действующей системы губернаторских выборов, где наибольшие шансы из оппозиции имеют коммунисты.    

«Планы отмены прямых губернаторских выборов связаны с тем, что избирательные кампании в регионах выглядят очень непростыми. На региональных выборах доминирующая повестка – социально-экономическая, а здесь хороших новостей не будет. Соответственно, могут возрасти шансы кандидатов от КПРФ, которые будут позиционировать себя как патриоты во внешней политике (так что назвать их «национал-предателями» будет невозможно), а в социально-экономической сфере станут выступать «за все хорошее», – говорит об этом первый вице-президент Центра политических технологий Алексей Макаркин.

То же самое касается муниципальных выборов, на которые могут не допустить потенциальных пацифистов, даже если они будут выступать под красными флагами. С другой стороны, российское руководство наверняка на станет прибегать к запрещению Коммунистической партии Российской Федерации. Потому что эта политическая сила исторически выражает интересы значительной части российского общества, и не собирается отправляться на свалку истории даже спустя тридцать лет после крушения Советского Союза, когда на политическую арену вышли новые поколения избирателей.

Открывается возможность для компромисса – и пока что здесь многое зависит от действующего председателя ЦК КПРФ Геннадия Зюганова.

Социал-демократия в России

В существующей системе политических координат социал-демократы занимают уверенную позицию, и можно констатировать, что в обозримом будущем положение и востребованность идей, как и данная система координат не изменится.

В российских реалиях понятие «идеи социал-демократии» очень размыты и причин здесь, на наш взгляд, две. Во-первых, в ХХ веке, когда в мире происходила основная волна идеологических мутаций умеренных левых, в России господствовал коммунистический режим, а о том, что большевики-ленинцы когда-то тоже назывались социал-демократами, знает лишь узкая группка интеллектуалов. Во-вторых, в программе основных левых партий в современной России присутствуют практически одинаковые тезисы и провести водораздел между КПРФ и, скажем СРЗП, довольно сложно, и при глубоком анализе они проявляются лишь в части градуса радикальности марксизма, которого у «справоросов» значительно меньше.  

Для целей данного доклада обязательно стоит оговорить актуальные факторы, влияющие на перспективность социал-демократических идей в мире, частью которого мы по-прежнему рассматриваем Россию:

— кризис капиталистической модели экономики, борьба с бедностью и неравенством, которое в последние десятилетия приобрело массовый характер и в успешной Европе, и в быстрорастущей Азии;

— коллапс системы глобальной безопасности, и, как следствие, тотальное снижение вероятностей устойчивого развития, как на уровне крупных экономических систем (национальные государства и корпорации), так и на уровне обычных домохозяйств;

— деградация либеральных систем здравоохранения и сохранения нации. Первая и вторая волна COVID-19 показала, что смертность в постсоциалистических странах ниже, за счет массовости и доступности бесплатных/дешевых медицинских услуг;

— общемировая тенденция к деградации системы образования и воспитания, выразившаяся в появлении поколения неудовлетворенных жизнью, но образованных людей («прекариата» по Стендингу), а также к тотальному установлению негативного отношения к образованию и воспитанию как к платной услуге;

— желание справедливого распределения общественного богатства.

Ответ на эти вызовы традиционно артикулируют левые.

Институциональные реалии

Социал-демократическая платформа современной партийной системы России представлена двумя ключевыми игроками – имеющей представительство в Государственной Думе РФ Социалистической политической партией «Справедливая Россия – Патриоты – За Правду» (СРЗП) и Политической партией «Российская партия пенсионеров за социальную справедливость» (РППСС). Ряд других партий («Российская партия свободы и справедливости», «Партия за справедливость!», «Альтернатива для России (Партия Социалистического выбора)»), столь незначительны и незаметны в политическом поле, что ими можно пренебречь.

Анализируя текущее состояние РППСС выделим, что несмотря на хороший результат партии на региональных выборах 2019 и 2020 годов (7 побед из 9 региональных кампаний в 2020-м), партия не смогла преодолеть проходной барьер и не попала в Государственную Думу VIII созыва и лишилась государственного финансирования, но сохранила, благодаря региональному представительству, право на выдвижение кандидатов на выборах без сбора подписей.

Слабой стороной партийной программы является прямое выделение как в названии, так и в ключевых положениях, ориентира на одну социальную страту – людей пред- и пенсионного возраста. В данном аспекте она конкурирует за электорат с аморфной и идеологически обширной партией власти, а также перехватывает голоса КПРФ и СРЗП.

В программе партии нет и намека на формирование образа будущего, не отмечено ключевых месседжей, ориентированных на иные возрастные группы, кроме людей «серебряного» возраста. Фактически спойлерский характер партии обрекает ее на оппонирование действующим левым проектам в регионах с целью продвижения представителей системных региональных элит. Запрос на такую услугу становится в современных политических реалиях довольно низким.

В отличие от РППСС партия «Справедливая Россия – За правду» позиционирует себя как социалистическая, фактически соответствуя социал-демократической нише умеренных левых. Градус радикализма партии добавило объединение в 2021 году с партией «За правду» Захара Прилепина, что усилило милитаристскую риторику в предвыборной программе «эсеров». Однако фактическое исчезновение из повестки самого Прилепинасмягчило образ партии ровно до момента начала спецоперации на Украине, после которого все парламентские партии заняли одинаковую промилитаристскую позицию.

Пригласив в партию ярчайших «соловьев русской весны», таких как Прилепин, Казаков, Стариков, Михеев и др. из партии «За правду», Миронов оказался в настоящий момент сильнейшим и громким сторонником Президента Путина в проведении специальной военной операции по денацификации Украины и получил информационное преимущество, а также определенное право на прощение незначительных ошибок в оценках действий российской армии старыми эсерами. Так незаметными остались антимилитаристские заявления одного из федеральных и ряда региональных депутатов, хотя подобная критика представителями КПРФ была жесточайшим образом распиарена в негативном контексте. Можно сделать промежуточный вывод, что в дальнейшем, СРЗП получит ряд преференций и явную фору в соперничестве с КПРФ.

Но тем не менее, прошедшие выборы в федеральный парламент показали, что ядерный электорат старых политиков незыблем, карта парламентского представительства альтернатив партии власти практически не изменилась. Социологические исследования, проводимые в начале 2021 года, показывали, что социал-демократические идеи в стране разделяет четверть избирателей, но за СРЗП в сентябре отдали свои голоса немногим более 7 % избирателей. Остальные голоса распределились между более радикальными левыми (КПРФ) и традиционными консерваторами-центристами (ЕР).

Пандемийный кризис 2020-2021 годов усилил запрос обычного гражданина на государственную защиту. Запрос артикулирован не только в необходимости социальных гарантий, потребности в качественных государственных услугах, желании госрегулирования цен, диверсификации налогов или адресной помощи, но и в обеспечении личной безопасности. И здесь стоит отметить, что градус социал-популизма в программе «эсеров» позволяет надеяться на то, что она станет одним из наследников рушащейся с уходом В.В.Жириновского из активной политики Либерально-демократической партии.

Программные положения

СРЗП в своей программе предприняла попытку формирования образа будущего, сосредоточив внимание на ценностях патриотизма, любви к Родине, особого пути России, роли правды в мире постмодерна и построении Социализма версии 2.0. Это определенным образом коррелирует с идеями умеренных европейских левых, хоть и оценивалось политическими экспертами в ходе избирательной кампании по выборам депутатов Государственной думы как попытка поиграть на коммунистическом поле. Данная политтехнологическая уловка не удалась, КПРФ существенно увеличила собственный результат за счет высокого уровня протестных настроений, СРЗП, в свою очередь, не смогла существенно улучшить собственный результат прошлых выборов.

Среди ключевых и привлекательных для будущего России пунктов программы можно выделить следующие:

— запуск новой экономической политики (спикер темы – С.М.Миронов, А.М.Бабаков, М.Г.Делягин). Отказ от принципов «экономикс» и переход к политике полноценного госкапитализма с расширением роли государства в экономике. Концепция укрепления российского суверенитета (КУРС Бабакова). Целевая эмиссия денег на развитие масштабных инфраструктурных проектов, государственное регулирование цен, жесткий протекционизм и обязательное тотальное импортозамещение;

— возврат к советской системе социальных гарантий для широкого круга незащищенных, основная задача которого — борьба с бедностью и социальное выравнивание (спикеры – С.М.Миронов, О.В.Шеин, В.К.Гартунг). Эти тезисы присущи практически всем современным политическим партиям, но у эсеров озвучены наиболее радикально. Ключевое требование – об отмене пенсионной реформы не помогло эсерам на федеральных выборах;

— возврат к бесплатному всеобщему образованию и медицине (спикеры – С.М.Миронов, О.В.Шеин, А.Н.Грешневиков). Запрос на радикальную реконкисту в образовании и науке, вплоть до выхода из Болонской системы, отказа от ЕГЭ и фокусировка научных исследований на внутренний рынок сейчас в топе политической повестки. Временно закончившаяся пандемия обострила проблему «зареформированной» системы здравоохранения, нехватки коечного фонда и сокращения количества врачей. От правительства ждут радикальных мер по отмене части реформ и воссоздания в квазисоветском виде и образования, и медицины;

— проведение налоговой реформы (спикеры – С.М.Миронов, А.М.Бабаков, М.Г.Делягин). Мутация этой идеи от введения налога на роскошь и прогрессивной шкалы налогообложения до идеи справедливого базового дохода (СБД);

— воссоздание великой империи (спикеры – А.Ю.Казаков, Н.В.Стариков, А.А.Вассерман). В условиях послевоенного мира данная идея приведет к поляризации и сползанию умеренных социал-демократов в правоконсервативный сектор. Альтернативой может стать появление внятной экономической модели создания Евразийского Союза в формате СССР 2.0;

— новая культурная политика и люстрация всех элитарных групп (спикеры – Захар Прилепин);

Серьезными недостатками российской модели социал-демократической альтернативы, сильно отличающей ее от общепринятых мировых лекал, являются следующие:

Во-первых, слабо развитое в стране профсоюзное движение. Тред-юнионы традиционно являются сателлитами социалистов и социал-демократов, формируя актуальный запрос на защиту интересов человека труда. Появление профсоюзных движений в России именно как политической силы вполне возможно в ближайшей перспективе в случае начала глобальной экономической трансформации, частичной национализацией или перераспределения прав собственности на ключевые компании. Кроме того, перспективной представляется идея формирования квазипрофсоюзных движений в абсолютно неинституциализированном студенческом и молодежном движении.

Во-вторых, отсутствие в повестке темы развития общественной самоорганизации и местного самоуправления. Существовавшие во второй половине XIX – начале ХХ века в России земства являлись почвой и фундаментом представительства в условиях авторитарной Империи. Сегодняшний курс власти на очередной этап уничтожения системы местного самоуправления и неразвитость форм территориального общественного самоуправления представляет большие риски для дальнейшего поступательного развития страны. Именно социалисты традиционно выступали и выступают за поощрение форм самоорганизации и самоуправления. Возможно, площадкой для применения и обкатки новых форм и моделей станет попадающая под протекторат денацифицированная Украина со своей склонностью к формированию анархистских сетей (ТОС «Гуляй-поле»).

В-третьих, обнуление повестки международного интернационального сотрудничества левых. Роль России в Социнтерне ослабла еще в 2014-м году, после воссоединения с Крымом, в ходе первой санкционной войны. А в марте текущего года членство СРЗП в данной организации было вообще приостановлено. Правда в условиях тотального краха всех институтов мирового сотрудничества, это скорее вызов следующего десятилетия – формирование вокруг России новых страновыхсоюзов и геополитических блоков. Роль левых в данном процессе представляется весьма существенной.

Лидерские перспективы

Как уже отмечалось выше, электоральные ограничения российских социал-демократов связаны, прежде всего, с усталостью избирателя от несменяемости партийных элит. Высокий запрос на новые лица позволил расширить парламентское представительство за счет партии «Новые люди». С «эсерами» злую шутку может сыграть отказ от мандата и последовавшее затворничество яркой звезды политического небосвода последних двух лет Захара Прилепина. Однако появление в партии ряда новых лиц дает шанс на закрепление образа обновления традиционных «эсеров».

Наиболее перспективными фигурами в данном аспекте являются следующие:

Безусловно сам Прилепин, как один из лучших писателей эпохи, думающий, творящий и объединяющий вокруг себя творческих людей. Проводя исторические аналогии, можно спрогнозировать его превращение либо в пропагандиста Маяковского, либо в создателя футуризма Маринетти, учитывая высокую потребность в формировании новой культурной политики послевоенного транзитного периода.

Серьезного внимания заслуживает группа партийных экономистов – Михаил Делягин и Александр Бабаков, заявления которых в условиях санкционного кризиса представляют внятную и продуманную альтернативу растерянному курсу либерального блока правительства. Кроме того, опытные бизнесмены Александр Бабаков и Алексей Чепа, обладая обширными предпринимательскими и политическими связями за рубежом, в состоянии вести партнерский диалог в формате «мягкой силы» по формированию контуров будущих экономических и геополитических коалиций вокруг послевоенной России.

Группа опытных управленцев-законотворцевможет быть представлена ярославскими депутатами Анатолием Грешневиковым и Анатолием Лисицыным, способными предложить альтернативный управленческий курс для ускоренного развития регионов. Олег Шеин, как давний друг европейских левых может взять на себя роль переговорщика в области межпарламентского сотрудничества.  Наконец группа новых государственников-традиционалистов – Николай Бурляев, Анатолий Вассерман – способны стать интеллектуальной базой формирования новых принципов идеологии русского мира.

Региональные лидеры

​«Справедливая Россия – За правду» традиционно была сильна своими региональными звездами. Но за последнее десятилетие многие фигуры уменьшили свой вес и в политике, и в партии. Новый призыв выступил на выборах в Госдуму неудачно, а процесс интеграции трех партий на региональном уровне идет до сих пор. Губернаторский корпус эсеров, как и в случае с другими парламентскими партиями, особо не помогает партии, выбирая встроенность в вертикаль внутренней политики, о чём свидетельствуют и недавние федеральные выборы.

​Ключевые фигуры партии, традиционно сильные в регионах, ослабившие влияние в партии:

1.​Валерий Гартунг – Челябинская область. Традиционно считался преемником Сергея Миронова на посту Председателя партии. Получил дублера в виде восходящей звезды российской политики – Яны Лантратовой.

2.​Олег Шеин – Астраханская область. Проиграл выборы в Государственную Думу и сильно просел в федеральной повестке.

Восходящие звезды партии:

1.​Михаил Делягин – Москва.

Обладал и до избрания достаточной известностью. Привнес публичности и оппозиционности в партию.

2.​Анатолий Вассерман – Москва.

Один из 8 депутатов-одномандатников. К сожалению, при высокой узнаваемости, сторонится публичности. Один из старейших по возрасту депутатов партии.

3.​Николай Новичков – Кемеровская область, Томская область.

Один из двух депутатов от партии «За правду». Имеет шансы на хорошую политическую карьеру в силу профессионализма (доктор наук) и достаточной публичности.

4.​Николай Стариков – член Центрального Совета.

Как и Михаил Делягин, обладая известностью до прихода в партию, привнес в ее ряды свежую и актуальную политическую мысль.

Лево-либеральный электорат и перспективы умеренно левых сил в российских регионах

Сегодня градации право-лево утратили свою былую актуальность. С приходом волны популизма, правые и левые идеи в целом смешались для большинства электората, который хочет и заботы со стороны государства и одновременно возможностей, гарантируемых свободой либерализма. Просто эту идею можно сформулировать так: «народ не выбирает между рыбой и удочкой, он хочет и рыбу, и удочку».

Власть осваивает популизм, который стал обязательной составляющей политики. Популизм – дать голос людям, что означает: открытая враждебность к бюрократии и политическому классу становится мейнстримом. Это формирует у людей определенные ожидания от политики, такие как: убежденность в эффективности простых решений сложных социально-экономических проблем; убежденность в том, что народ – носитель здоровых ценностей и истиной мудрости; отказ от традиционных дихотомий в идеологии и, в особенности, от категорий правого и левого. В итоге популизм вселяет надежду на желанные изменения, но не удовлетворяет этот запрос.

Его главной проблемой как раз и является несостоятельность. Красивые лозунги стали расходиться с делом и в итоге через 10 лет своего торжества «популистская» волна начала спадать. Это видно на примере заката ряда проектов по всему миру, включая волну трампизма. В России популизм столкнется с запросом «послевоенного» времени, когда электоральные группы наиболее четко кристаллизуется по отношению друг к другу.

Таким образом, популизм является триггером для смешения левых и правых идей и формирования умеренно сбалансированных предметных повесток. Работа в рамках этих нишевых направлений дает возможность для политических партий «откусывать» электорат у той или иной более консервативной партии, чем на выборах в Госдуму 2021 сумела воспользоваться партия «Новые Люди» и получить процент, необходимый для попадания в парламент.

Нишевая конкуренция за умеренное «левые» и «либеральные» идеи

Говоря о запросе на лево-либеральные идеи, нельзя не упомянуть «зеленые» движения и их повестку. Экологи заняли место умеренных левых, а их «зеленые» программы – по сути левые, с большой долей тем т.н. «устойчивого развития». Ключевой вопрос экологической повестки – справедливый, равный доступ к чистой среде и будущему.  

Экологическую лево-либеральную повестку можно структурировать следующим образом:

Еще один лево-либеральный запрос – феминизм. Это не про «небритые подмышки», а гендерное равноправие вовсе не об однополых браках и смене пола. Это близкий к левому спектр идей о равноправии и отсутствии ограничений в развитии человеческого потенциала.

Эту часть повестки можно сегментировать следующим образом:

Левые идеи через правые механизмы

Как мы видим, лево-либеральные идеи востребованы в современной политике и потому во многом нашли отражение в кампании партии «Новые Люди», которая на выборах в Госдуму в 2021 году впервые преодолела 5-процентный барьер и стала пятой, как принято считать «правой» партией в парламенте. Однако, как мы уже определились, градация право-лево не совсем подходят для нашей политической системы.

Левые или социалистические идеи сегодня востребованы многими либерально мыслящими гражданами. Плюрализм, классический либерализм, сегодня не так перспективен, как на треке 1989-1993 гг. Сегодня электорат больше восприимчив к псевдо-либерализму, который скорее является правым республиканизмом американского типа: «моя земля, моё оружие, мой Бог». Идеи либертарианства больше подходят для урбанизированных городов, столиц. Тогда как для окраин – больше подходит умеренный национализм с опорой на патерналистские ожидания от государства.

Для России абсолютно привлекательны левые перераспределительные идеи. Социально-экономические, которые являются базой. Беда всех либералов в том, что они на этот базовый вызов всегда отвечают довольно слабо. У страны наоборот, абсолютно чёткий вызов: нам нужно больше денег, нам нужны социальные услуги государства. И те, кто оседлает эту волну и сможет с ней работать — получит большой кусок электорального пирога. Поэтому до недавнего времени балансом интересов «право-лево» выступало государство, занимаясь как раз функцией распределения.

Кейс «новой партии»

Партия «Новые Люди» изначально балансировала между правым популизмом и левым либерализмом, собирая по кусочкам электорат и там, и там. Даже внутрипартийное лидерство условно разделилось на более «правого» лидера партии Алексея Нечаева и более «левую» экс-мэра Якутска Сардану Авксентьеву. В результате ядром избирателей партии стал средний класс малых городов России, которые вдохновлялись не только новизной, но и разнообразной повесткой, где каждый нашел что-то для себя. Такое лоскутное одеяло из идей помогло «Новым Людям» создать мета-идеологию, где каждый избиратель не фиксировался на всей программе партии, а вычленял из нее что-то «для себя».

К примеру, у умеренных левых свой взгляд на вопросы социальной поддержки. Это не только увеличение пенсий, но и пособий по безработице и уходу за больными. Создание таких социальных программ, как американская Guaranteed IncomeSupplement и Canada Recovery Benefit в Канаде. Помощь людям, потерявшим работу из-за пандемии и испытывающим проблемы с трудоустройством (например, инвалидам). Поддержка этнических меньшинств, пострадавших от пандемии, поддержка незащищенных категорий и семей с детьми. Партия предлагала следующие инициативы: учреждение программ помощи детским садам и школам, вынужденным закрыться из-за случаев COVID-19. Аналогичный пример оказался схож с программой Covid-19 Childcare Temporary Closure Fund для детских садов в Великобритании, введенная по инициативе Демократической юнионистской партии. Создание большего числа яслей и детских садов для того, чтобы родители могли работать даже в период пандемии и т.д.

Ключевой темой партии «Новые Люди» стала поддержка МСП и бизнеса. Сейчас, в послевоенное время санкционного исключения России из глобальной экономики по принципу cancel culture, эти идеи получили поддержку на уровне правительства РФ и президента Путина. Партия артикулировала их как «новый НЭП», тем самым перекинув идеологический мостик назад в СССР, где новая экономическая политика стала ответом на разруху после гражданской войны. Т.е. важный момент в том, что сегодня запрос малого бизнеса или «мелких лавочников», также носит частично «левый» характер, при сохранении части либеральных требований.

Ранее партия предлагала временное освобождение бизнеса от налогов (до того эту идею предлагала Шотландская консервативная партия), снижение НДС для сферы общественного питания и гостиничного бизнеса до 5,5% до конца 2022 г. (аналогичное решение – «Союз демократов и независимых», Франция), снижение НДС с 15% до 10% и налоговой ставки для лиц со средними доходами с 30% до 17,5% (партия ACT, Новая Зеландия), улучшение условий труда самозанятых и ИП (например, испанская партия «Граждане»).

Сегодня требования становятся более радикальными, так как мы говорим о российской экономике под санкциями, то есть – об обществе под ударом. В 2008 году падение экономики составило 10%, в начале 90-х — более чем на 40%, а сколько ждать в 2022? США и Запад объявили России войну на разорение. Удар новых санкций нанесен по экономической основе социального государства – по производству, по технологическим и финансовым связям. И тут перед государством встает дилемма, куда качнуться – вправо или влево? Отказаться от регулирования цен, что ведет к наихудшему сценарию – дефициту? Так как плохо, когда товары дорожают, но еще хуже, когда их нет совсем. Это черный рынок, это — сценарий Венесуэлы. Или все-таки поддаться искушению и вернуться к советской командно-распределительной системе Госплана.

Но здесь стоит дождаться результатов переговорного процесса, чтобы зафиксировать итоговые реперные точки санкций и перспективы их снятия. Если санкции надолго, то страна оказывается перед выбором: автаркия и изоляция или внутренняя экспансия. Обе стратегии подразумевают балансировку между левыми и правыми механизмами урегулирования рынка, при условии, что он остается основной моделью экономики.

​Вторым важнейшим «левым» запросом от умеренно лево-либерального населения остается тема образования. Здесь партия выступала с рядом предложений, характерных для европейских левых партий.

В их числе:

Третья важная часть повестки – экологическая. Среди озвученных партией идей:

Новые бедные

Однако после выборов мы оказались не в ситуации развития, а в ситуации кризиса. Люди беднеют и нищают. Нет нужды приводить цифры, но число бедных, по крайней мере, нищих, стремительно увеличивается. Заметно, что нищета носит застойный характер, то есть она воспроизводится из поколения в поколение. В социально-политическом отношении эта группа нищих, она ничего из себя не представляет. Потому что она привыкла жить с шорами, надетыми на глаза. Эти люди живут на пенсии дедушек, бабушек, есть какой-то устойчивый источник, на какие-то социальные пособия, и они не собираются за рамки этого выходить. Есть группа «новых бедных» из числа нижнего среднего класса, которые вынуждены были спуститься ниже или обстоятельства их спустили. Вот как раз они испытывают очень сильную фрустрацию. При чем, на фрустрацию мужчины и женщины реагируют по-разному. Мужчины предпочитают пить, а женщины вынуждены тащить семью. Это заметно. Это носит массовый характер. Есть группы, которые это осознают в категориях противостояния, но многие из них, особенно те, которые впали в состояние бедности, они объяснить для себя ничего не могут. Они считают, что это «невезение» рано или поздно, закончится.

Не довольно ситуацией подавляющее большинство общества, судя по социологическим исследованиям, от двух третей до трех четвертей. Но вопрос не в том, чем они не довольны, а какие пути изменения ситуации они видят? Если считать, что недовольных 75%, три четверти, то из них 55% считают, что все можно изменить в рамках действующей системы. Просто надо заменить одних чиновников на других. Надо где-то закрутить гайки, где-то наоборот ослабить. Но ещё 20 процентов — это преимущественно именно средний класс, среди них тоже есть бедные, это сторонники кардинальных институциональных перемен. То есть, перемен хотят все, вопрос в том, как этих перемен добиваться и насколько эти перемены должны быть масштабные.

В первую очередь, перемен хочет бизнес. Мелкий, средний, индивидуальные предприниматели, самозанятые. Причем, от государства они тоже хотят помощи. Эти группы предъявляют умеренно левый запрос, плюс те, кто принадлежит к творческим профессиям. У них тоже большой запрос на независимость при поддержке государства.

Какой бы могла быть Госдума в ситуации более свободных выборов? Скорее всего, до 30% могли бы получить умеренные левые, выступающие за «раскулачивание» богатых, и считающих, что «в СССР в целом было неплохо, но мы не сталинисты». Около 15% — этоультраконсерваторы, партия «сталинского хардкора», которых сейчас представляют КПРФ и отчасти СРЗП. Социал-демократы не особо представлены, а лево-либеральные проекты были представлены отчасти «Яблоком», отчасти – «Новыми Людьми».

«Послевоенный» образ будущего

Сегодня в обществе нет четкого запроса на условный социализм или коммунизм, как нет запроса на капитализм. Все современные проекты, от либертарианства до социал-демократии являются миксами «левых» и «правых» повесток, различаясь в основном инструментами достижения своих целей и задач. Но если в довоенное время Россия шла по западному пути, где постепенно возникал запрос на высшие ценности, среди которых – экологическая, гендерная и либеральная повестка, то в послевоенное время запрос серьезно изменился в сторону базовых ценностей: безопасность, еда, работа. В этом смысле реакционные силы представляют более упрощенную, но вместе с тем привлекательную картину мира, в духе «все отнять и поделить». С другой стороны, опыт СССР с продразверсткой, сталинской мобилизацией, Госпланом и прочими элементами командно-административной экономики или социального госкапитализма, показал свою несостоятельность перед рыночными механизмами. Поэтому, если в экономическом плане вопрос — сохранять или не сохранять рынок – не стоит, в общественной части повестки он представляется дискуссионным. Есть ли в ближайшем будущем России запрос на структурные перемены и самостоятельное выживание или чувство удушающего патернализма наиболее востребовано согражданами в трудные минуты? Ответ на это кроется в образе будущего, который пока еще ни одной из политических партий в новых послевоенных условиях пока не создан.

Международная ситуация

Международное левое движение в начале 2020-х годов находилось в глубоком кризисе несмотря на некоторые успехи, достигнутые в течение предшествовавшего десятилетия. На протяжении тридцати с лишним лет, последовавших за распадом СССР, неоднократно возникали новые движения и проекты, казалось бы, сулившие очередной «левый поворот» в той или иной части мира, однако каждый раз всё завершалось глубоким разочарованием.

Хотя кризис левой политики на протяжении этого времени является практически перманентным фоном общественной жизни современных обществ, было бы глубокой ошибкой полагать, будто он вызван неизменными и однотипными обстоятельствами, а само левое движение не претерпевает существенной эволюции. На протяжении прошедших лет социальная база, идеология и политические практики левых существенно менялись, отражая изменения, происходящие в самой структуре капиталистических обществ, а противоречия и проблемы, с которыми сталкивается неолиберальная экономическая политика как на глобальном, так и на национальном уровне, снова и снова воспроизводят в самых различных обществах запрос на левые идеи. Однако идеологические и политические ответы, предлагаемые левыми, не только не способствуют улучшению их позиций, но напротив, усугубляют переживаемый ими кризис, а незакрепленные политические победы то и дело оборачиваются поражениями.    

Если крушение СССР в 1991 году оказалось серьезным психологическим, идеологическим и моральным ударом для многочисленных партий, в той или иной мере ассоциировавших социализм с советским опытом, то в 2000-2010-е годы на ослабление позиций левых начали работать другие факторы. В западных странах важнейшим объективным процессом, меняющим политическую конфигурацию обществ, стало резкое сокращение и изменение структуры занятости в сфере индустриального производства. Речь идет не только о массовом закрытии заводов и фабрик, приведшем к сокращению численности индустриального рабочего класса, но и об изменении его квалификационной структуры. При сохранении большого числа неквалифицированных рабочих (часто являющихся гастарбайтерами или иммигрантами, а потому оторванных от основной массы местного рабочего класса), сохраняется большая группа высококвалифицированной «рабочей аристократии», более или менее удовлетворенной своим положением в обществе. Одновременно «проседает» среднее звено, исчезает возможность постепенного роста работника внутри индустриальной системы, а как следствие разрушаются внутриклассовые связи и механизмы солидарности. С одной стороны, рабочий класс становится более слабым, фрагментированным и менее сплоченным, а с другой стороны, левые уже не могут найти в нем надежную опору для своей политики.

В то же время появление нового огромного слоя наемных и зависимых работников, зачастую весьма жестоко эксплуатируемых (т. н. прекариат), не укрепляет позиций левых, поскольку привычные формы организационного взаимодействия с массами и политической мобилизации тут не работают. У этой части трудящихся отсутствует прочная связь с предприятием и между собой, у них нет осознанной и устойчивой идентификацией с какой-либо профсоюзной или массовой организацией, а через неё — с партией или идеологическим течением.

Технологические сдвиги дополняются и географическими: производство, ранее сконцентрированное в ряде индустриальных центров, теперь либо выведено в страны Азии с жесткими авторитарными режимами, не оставляющими шансов для независимых профсоюзов и демократически организованных партий, либо «размазано» по большому числу небольших предприятий в самых разных регионах. Определенную надежду левым давало индустриальное развитие в странах Латинской Америки, куда была перенесена часть производств из США и Западной Европы. Не случайно именно на волне этой индустриализации в целом ряде стран региона поднялись новые социалистические движения. Но в силу специфической этно-социальной структуры Латинской Америки, ни одно из этих движений не опиралось исключительно на рабочий класс и не пыталось воспроизвести классические для ХХ века формы организации или идеологии.

Выход из сложившейся ситуации левые движения и партии Запада, независимо от степени радикализма, искали в попытках найти новую социальную базу. Опорой для них должны были стать образованные представители среднего класса, университетская молодежь, а также различные культурные меньшинства. Важно отметить, что иммигранты и этнические меньшинства, играющие большую роль в новой риторике западных левых, сами по себе их опорой никогда не были. И более того, ни малейших попыток мобилизовать или политически организовать эти социальные группы под левыми лозунгами никогда и никем не предпринималось — апелляция к культу меньшинств и защите жертв «исключенных из общества» важна была прежде всего для этической культуры среднего класса, испытывающего благотворительное сострадание к угнетенным. Язык левого сообщества полностью определяется правилами «политической корректности» и новой этики, которые, в свою очередь, были выработаны либеральной академической элитой в борьбе с более консервативной частью университетского истеблишмента.

Показательно, что термины «эксплуатация» и «освобождение» практически полностью исчезли из левого дискурса, будучи замененными терминами «угнетение», «исключение», «сочувствие». Образ пассивной жертвы, нуждающейся в защите и сострадании, полностью заменил образ работника-борца, стремящегося к политической власти. «Исключенные» из общества меньшинства должны не интегрироваться в общество, а поддерживаться им (сохраняя свой угнетенный статус и положение, поскольку в противном случае их защитники останутся без работы).

Показательно, что в разной форме этот комплекс идей оказался свойственен как умеренным социал-демократам, так и различным леворадикальным движениям. По сути дела, все они с разных сторон пытались апеллировать к среднему классу, на который делали ставку также и представители классических либеральных партий, а с некоторых пор и либертарианцы. В то же время традиционный рабочий класс, резко сократившийся численно, утративший привычную культуру (которая в значительной мере воспроизводилась как раз через органическую связку с левыми организациями и интеллектуалами) и ослабевший политически, но всё же составляющий значительную массу людей в большинстве развитых стран, был сначала предоставлен самому себе, а затем стал легкой добычей для различного рода правых популистов (от Дональда Трампа в США до Национального Фронта во Франции).

Идеологическое оформление новая политика левых получила в виде целого ряда концепций, начиная от попыток возрождения «этического социализма» XIX века, до призывов к «конструктивной утопии», «коалиции коалиций» и т. д. При всем разнообразии идеологических конструкций, их объединяет отсутствие конкретной программы социально-экономических преобразований. Если для классических левых главной проблемой были именно переходные требования, которые позволили бы через ряд практических шагов и реформ выйти за пределы капитализма, то современным западным левым свойственна ориентация на локальные меры, ничуть не противоречащие логике капитализма, в сочетании с мечтой о совершенно другом обществе, которое как-то само собой должно появиться в отдаленном будущем. Таким образом в основе новой стратегии западных левых лежит необходимость адаптации к неолиберализму при отсутствии какой-либо повестки социальных реформ.

​Отрыв левых интеллектуалов и политиков от трудовых низов предопределил и враждебность левой среды по отношению к низовым движениям, формулирующим свои требования не на языке политкорректности. Характерным примером является Freedom Convoy — выступление водителей грузовиков и сочувствующих им граждан в Канаде. Несмотря на то, что подавляющее большинство участников протеста составляли представители общественных низов и обедневшего среднего класса, недовольных социальным неравенством, ограничением социальных прав и безработицей, левые организации либо оставались безучастны к происходящему, либо поддерживали либерального премьер-министра Джастина Трюдо. Поразительно, что Новая демократическая партия (канадские лейбористы) и ряд леворадикальных групп даже возмущались недостаточной жестокостью полицейских репрессий против демонстрантов.

​Несмотря на очевидную бесперспективность, а часто и комичность новейшей левой политики, сводящейся по сути к воспроизведению либерального политкорректного дискурса, она отражает определенные сдвиги в западном обществе, сделавшие социальную базу левых крайне ненадежной и по сути «не своей» («заимствованной» по выражению английского историка Джона Риза). Однако пассивная адаптация к неолиберализму, окончательно восторжествовавшая в левой среде к середине 2000-х гг. в связи со сменой поколений, оказалась уже совершенно бесперспективной в тот момент, когда сама неолиберальная система вошла в фазу острого кризиса.

​Изменившаяся ситуация парадоксальным образом выявила, с одной стороны, наличие мощного общественного спроса на радикально-реформистскую (а порой даже революционную) левую повестку, а с другой стороны, полную неспособность реально существующих левых эту повестку предложить или хотя бы приступить к её выработке. Спасительные решения предлагалось искать в отдельных рецептах, которые сами по себе могут представлять интерес, но вне контекста широкого общественного преобразования либо не имеют смысла, либо оказываются контрпродуктивными.

Наиболее популярными из таких рецептов являются Современная денежная теория (Modern MonetaryTheory — ММТ) и Безусловный базовый доход (ББД). Хотя эти две концепции часто упоминаются через запятую, их реальное содержание является совершенно различным, а в известном смысле даже противоположным.

​Если теория MMT представляет собой попытку адаптировать к условиям современной финансовой системы некоторые идеи Дж.М.Кейнса, то идеологи ББД предлагают обществу совершенно утопический проект, причем их утопия является по своей сути реакционной.

Теории MMT продвигались целой группой экономистов, опиравшихся на идеи Дж.М.Кейнса — Уоррен Мослер (Warren Mosler), Рэндол Рей (RandallWray),  Павлина Чернева (PavlinaTcherneva), Стефани Келтон (Stephanie Kelton) и другими. Причем важно отметить, что теоретические подходы этой группы исследователей почти сразу же оказались в эпицентре острой политической дискуссии. Например, Стефани Келтон была советницей сенатора Берни Сандерса и активно участвовала в его избирательной кампании. ММТ настаивает на том, что функционирование денег зависит в первую очередь от налоговой политики государства. Деньги могут быть направлены государством не туда, где уже есть платежеспособный спрос, но туда, где спроса ещё нет, но есть ресурсы, необходимые для производства и развития. Задача прогрессивного налога состоит не в том, чтобы перераспределить средства в пользу менее защищенных слоев населения, а в том, чтобы стимулировать определенные экономические процессы и поведение.​Легко заметить, что рецепты, предлагаемые теоретиками MMT, при определенных обстоятельствах могут быть использованы как часть инструментария социальных преобразований, но сами по себе они не дают ответа ни на вопрос о том, какие именно реформы необходимы, ни о том, какие структурные изменения в экономике и общественных отношениях требуется осуществить.

Ещё хуже обстоит дело с концепцией ББД, которую с одинаковым энтузиазмом продвигают как некоторые левые, так и часть правых. Принцип гарантированного дохода позволяют упростить бюрократические процедуры в социальной сфере, заменив разнообразные пособия едиными однотипными выплатами, но одновременно снимает с правительства всякие обязательства по обеспечению всеобщей занятости, да и вообще по решению конкретных социальных задач (предполагается, что после того, как государство откупится с помощью ББД от граждан, все социальные вопросы они будут решать самостоятельно через рынок). По сути дела, речь идет о «левой» версии неолиберальной утопии тотального рынка, о чем, кстати, предупреждают и представители MMT.

​Отсутствие комплексной стратегии системных преобразований привело к крайней нестабильности левых политических проектов, поднимающихся и падающих вместе с политической конъюнктурой.

​В середине 2010-х годов сразу в нескольких странах наметился резкий подъем левого популизма, связанный с разочарованием общества в традиционной политике и действующих политических элитах. В ряде случаев это было связано с возникновением новых политических партий, представавших перед публикой как партии-движения (греческая СИРИЗА, «Непокоренная Франция», Подемос в Испании, Левый блок в Португалии) в других случаях речь шла о появлении политиков-аутсайдеров, внезапно занимавших влиятельные позиции в «старых» партиях (Джереми Корбин в Великобритании, Берни Сандерс в США). Показательно, что несмотря на крайне демократический облик и структуру подобных движений, они почти всегда были ориентированы на личность лидера, способного, как и полагается популистскому вождю, сплотить вокруг себя разнородные политические и социальные элементы.

 ​Такими лидерами были не только Джереми Корбин и Берни Сандерс, но также и Жан-Люк Меланшон во Франции, Алексис Ципрас в Греции, Пабло Иглесиас Туррион в Испании и т. д.

​Бурный рост подобных движений дал основание говорить о новой левой волне в западном мире, однако почти всюду успех оказался недолговечен. Единственной организацией, реально пришедшей к власти, оказалась СИРИЗА в Греции, но её правление завершилось полным провалом. Её неудачу часто связывают с экономической слабостью Греции, которая оказалась беспомощна перед лицом кредиторов, а потому вынуждена была подчиниться шантажу Европейского Союза. Однако в действительности основным источником проблем СИРИЗЫ была её собственная интеллектуальная и политическая слабость, а главное — отсутствие стратегии и политической воли. Вынеся на референдум вопрос о выполнении требований Тройки кредиторов, СИРИЗА получила мощный народный мандат на то, чтобы отказать им, но буквально через несколько дней капитулировала и все требования выполнила. Её правительство не предложило никакой внятной стратегии реформ, никакого альтернативного плана, не попыталось поднять волну солидарности в соседних странах Европы (хотя условия для этого были). В результате СИРИЗА раскололась, удержавшись у власти за счет ряда беспринципных компромиссов с правыми партиями, а затем утратила всякое политическое влияние.

​Партия Подемос в Испании была близка к власти и на какой-то момент стала первой политической силой страны, но пережила ряд расколов и скандалов, после чего утратила свои позиции так же быстро, как набрала их. Ещё более печальной была судьба Левого блока в Португалии. В 2016 году его кандидат Мариза Матиаш заняла третье место на президентских выборах, а в 2019 партия вошла в состав левого парламентского большинства. На досрочных выборах 2022 года правительство, возглавляемое социалистом АнтониуКошту, сохранило свои позиции, но голоса избирателей радикально перераспределились. Социалистическая партия укрепила свои позиции, тогда как Левый блок с трудом прошел в парламент, потеряв больше половины голосов (число мандатов сократилось с 19 до 5). Это была самая значительная потеря поддержки избирателей среди всех партий, участвовавших в выборах.

​Успехи «Непокоренной Франции» тоже оказались весьма скромными. В 2017 году Меланшон провел очень эффектную избирательную кампанию, отличавшуюся сочетанием методов низовой мобилизации с использованием новых технологий, но занял четвертое место в первом туре с 19,58 % избирателей, далеко опередив других левых кандидатов. Если бы консолидация левого электората вокруг его кандидатуры состоялась (к чему призывали многие французские и иностранные интеллектуалы), то у Меланшона был бы реальный шанс не только выйти во второй тур, но и победить, поскольку его соперницей была бы Марин Ле Пен, против которой в любом случае голосовало бы подавляющее большинство центристов.

​Неудача Меланшона на президентских выборах 2017 и проблемы, с которыми он столкнулся на выборах 2022 года, в значительной мере определялись сознательным и агрессивным противодействием всех остальных левых организаций, которые категорически не признавали его лидерства и готовы были не допустить успеха Меланшона даже ценой укрепления правых сил. Однако неудачи «Непокоренной Франции» не могут объясняться исключительно соперничеством в левом лагере. Меланшону не удалось, несмотря на серьезные усилия, «оседлать» движение «желтых жилетов» в 2019 году: для активистов протеста лидер «Непокоренной Франции» выглядел слишком системным политиком. Точно также Меланшону не удалось создать в обществе четкое представление о том, что он является единственным серьезным лидером на левом фланге (это позволило бы ему маргинализировать своих оппонентов, и вообще всех, кто уклонялся от сотрудничества). Напротив, в результате внутренней борьбы маргинализированбыл весь левый фланг французской политики.

​В свою очередь Джереми Корбин и Берни Сандерс потерпели поражение не только на британских парламентских выборах 2019 года и президентских праймериз 2020 года, но ещё раньше — в аппаратной борьбе. Именно саботаж партийного аппарата лейбористов помешал партии, возглавляемой Корбиным, выиграть выборы 2017 года и предопределил её электоральный коллапс в 2019 году. Если в 2017 году лейбористы, несмотря на мощные атаки масс-медиа и организационные проблемы, улучшили свой результат по сравнению с предыдущими выборами на 9,5% от общего количества голосов и завоевали дополнительно 30 депутатских мест в парламенте, то два года спустя они пережили самый настоящий электоральный разгром. Партия потеряла не только мандаты в округах, где её позиции были непрочными, но и традиционные округа, где за социалистов неизменно голосовали в течение многих десятилетий (консервативная пресса назвала это сокрушением красной стены — breaking the red wall).

​Президентские праймериз в Америке и в 2016 и в 2020 году сопровождались многочисленными нарушениям и подтасовками, направленными против Сандерса и его сторонников. Но и в этих случаях невозможно объяснить неудачи только противодействием бюрократии и правого крыла «своей» партии. Важным аспектом поражения Сандерса и Корбина является неустойчивость и неоднородность их собственной политической базы. Разумеется, наличие идейного плюрализма и разнообразия в движении является его силой, но лишь в тех случаях, когда не препятствует сохранению единой стратегической направленности. Напротив, сторонники Корбина и Сандерса были глубоко разобщены именно по важнейшим политическим вопросам. В случае Корбина, его сторонники примерно пополам делились на тех, кто поддерживал выход из Евросоюза (т. н. Lexit — Left Brexit) и тех, кто отстаивал сохранение членства в ЕС даже ценой повторного референдума. В результате сначала на референдуме 2016 года по важнейшему вопросу о Brexit сам Корбин вынужден был занять слабую и двусмысленную позицию, хотя рискни он выступить резко за выход из ЕС (будучи сам его принципиальным противником), он мог бы опереться на итог референдума и существенно укрепить свои позиции. Самое худшее, однако, наступило на выборах 2019 года. Из-за двусмысленности своей позиции Корбин оказался крайне уязвим для пропаганды консерваторов, сделавших Brexit основной темой политических дискуссий. Именно это предопределило и электоральный коллапс лейбористской партии.

Точно также сторонники Сандерса были четко разделены на тех, кто выступал за выход из Демократической Партии США после того, как аппарат был уличен в нечестной игре в 2016 году, и тех, кто готов был продолжать работу внутри партии. Итогом стала победа умеренной группы, сохранившая для Сандерса шанс на вторую попытку на праймериз 2020 года. Но в то же время значительная часть его сторонников не только покинула партию, но даже и примкнула к республиканцам Дональда Трампа, что предопределило провал кампании Берни в 2020 году.

 ​Показателен и кризис, переживаемый немецкой Левой партией (Die Linke). В противоположность тому, что происходило в Британии, здесь не было даже временного успеха левого популизма, поскольку партийный аппарат и значительная часть лидеров сразу же сплотилась против попыток харизматичной Сары Вагенкнехт придать партийной политике популистский характер. В противоположность попыткам низовой антисистемной мобилизации, предлагавшимся Вагенкнехт, партия пошла по пути отстаивания либеральной политкорректности. Результат оказался двояким: с одной стороны, партийная элита и бюрократия успешно блокировала все инициативы Вагенкнехт, полностью уничтожив её претензии на лидерство, с другой стороны, эта аппаратная победа обернулась катастрофическим провалом на выборах 2021 года, когда партия не смогла даже преодолеть 5-процентный барьер, необходимый для прохождения в Бундестаг. Депутаты от Die Linkeостались в немецком парламенте только потому, что законодательство разрешает сохранить полученные голоса партиям, которые, хоть и не набрали нужный процент, но получили 3 места через одномандатные округа. Вопрос о том, удастся ли на следующих выборах Die Linke сохранить за собой эти округа, остается более чем спорным.

​Поражения левых на Западе отчасти компенсируются серией электоральных успехов в Латинской Америке, однако и тут картина при ближайшем рассмотрении выглядит менее позитивной. В 2021-22 годах латиноамериканские левые одержали серию электоральных побед, заставившую журналистов и политологов говорить о «второй левой волне» на континенте. Первая волна поднялась в 2000-2002 годах, когда левые кандидаты победили на президентских выборах в Бразилии, Эквадоре, Боливии, Венесуэле, Аргентине, Уругвае и Никарагуа. Бастионами правых в Латинской Америке оставались лишь Перу, Мексика и Чили.

​Левые правительства, однако, так и не провели структурных преобразований, изменивших характер экономики и общества, положение соответствующих стран в капиталистической мир-системе, их политическую культуру и социальные институты. Несмотря на некоторые частичные меры по национализации, экономика оставалась полностью либеральной и ориентированной на привычные ниши в мировом рынке. Левая повестка проявилась в мерах по перераспределению природной ренты в интересах более широких масс населения, а также локальных инициативах по борьбе с бедностью, повышению уровня грамотности, обеспечению занятости. Глобальный кризис 2008-10 годов подорвал возможности социального перераспределения в рамках сложившейся системы, после чего все левые правительства вступили в полосу политического упадка. В странах с развитыми демократическими институтами это закончилось потерей левыми власти в результате выборов. В Никарагуа и Венесуэле политический режим становился всё более авторитарным и коррумпированным, что привело к расколу левых (как в этих странах, так и на всем континенте): часть из них продолжала поддерживать данные правительства «во имя антиимпериалистической солидарности», другие, напротив, осуждали как коррумпированные, диктаторские и буржуазные. Важно отметить, что авторитаризм в Венесуэле и Никарагуа резко отличается от того типа режима, который существует на Кубе, где диктаторскими методами была осуществлена глубокая социальная трансформация, чего в других случаях не было.

​Промежуточным случаем оказалась Боливия. Здесь правительство Эво Моралеса, демонстрировавшее те же коррупционные и авторитарные тенденции, было свергнуто военным переворотом, не решившим, однако, ни одной из проблем страны. В результате новая власть, сформированная консервативными силами, была вынуждена согласиться на новые выборы с участием сторонников Моралеса (Партия движение к социализму — MAS), которые одержали решительную победу. Президентом стал экономист Луис Арсе, известный тем, что при Моралесеобеспечил впечатляющий рост производства и уровня жизни в стране. Дав MAS второй шанс, боливийское общество надеется на то, что партия продолжит прежнюю социальную политику, не скатываясь, однако, в коррупцию и авторитаризм. Кадровые изменения в руководстве MAS дают основания надеяться, что эти ожидания окажутся обоснованными, но это не отменяет того факта, что объективная экономическая конъюнктура стала гораздо менее благоприятной для правительства, чем в первые годы XXI века, когда Арсе добился прославивших его успехов.

​Тем не менее «вторая левая волна», прокатившаяся по Латинской Америке, радикально меняет политический пейзаж. Она затронула страны, где прежде сохранялась гегемония консервативных сил — Мексика, Перу, Чили. Также левые вернулись к власти в Аргентине, победили в Гондурасе. Правда, они утратили власть в Уругвае и не смогли добиться успеха в Эквадоре.

​Несмотря на эти успехи, остается вопрос о том, будет ли вторая волна более долговечной, чем первая, а главное — знаменует ли она радикальный поворот в социально-экономической жизни континента? Основная проблема новых левых правительств состоит в том, что они так и не смогли выработать стратегическую концепцию и вырастить политические кадры, которые позволили бы преодолеть ограниченность первой волны.    

​Можно констатировать, что левый популизм, оказавшись наиболее удобной формой для преодоления технического кризиса левой политики, начавшегося ещё в 1990-е годы, не породил собственной стратегии общественной консолидации, а потому все популистские проекты рассыпались либо по мере приближения к власти, либо в случае её обретения. Это вовсе не означает необходимости отказа от популизма или возможности возврата к классическим формам политической мобилизации на основе традиционной классовой политики, характерной для большей части ХХ века (существовавшей в революционно-коммунистическом и в реформистском социал-демократическом варианте). Воспроизведению традиционных идеологических, организационных и культурных форм (а также стратегий) левого движения препятствуют социальные сдвиги, произошедшие в капиталистическом обществе. Но в то же время кризис неолиберальной модели капитализма объективно создает запрос на левую повестку, позволяющую не только корректировать диспропорции рыночной экономики и сглаживать их социальные последствия через перераспределение (за что выступают такие экономисты как Тома Пикетти и Янис Варуфакис), но и радикально менять общественную структуру, внедрять в экономику элементы планирования и хозяйственной демократии, опираясь на расширение общественного сектора, выходить за рамки привычных ниш, существующих в мир-системе, и создавать новые цепочки глобальной кооперации.

Попыткой ответить на эти вызовы является концепция «Зеленого нового курса» (Green NewDeal), выдвинутая первоначально сторонниками Берни Сандерса в США, а затем получившая широкое распространение не только в левых, но и в либерально-прогрессистских кругах.  Данная концепция предполагает значительные общественные инвестиции в различные «зеленые технологии» (прежде всего в сфере энергетики, транспорта, коммунальных услуг и др). К сожалению, дискурс «зеленого нового курса» сам по себе является крайне абстрактным, его социальные ориентиры остаются неопределенными, как неясными являются и методы реализации. Если попытка внедрения этих мер не будет затрагивать господствующих в обществе интересов, структур собственности, методов принятия решений и управления, то она предсказуемо выродится в масштабное субсидирование обществом крупного корпоративного бизнеса — без каких-либо гарантий практической пользы для большинства населения и даже для окружающей среды.

В то же время нарастающий системный кризис, проявляющийся и в международных отношениях, росте числа и масштабов вооруженных конфликтов и новом соперничестве ведущих держав, создает ситуацию, при которой нет оснований надеяться на плавное течение политических процессов и сохранение в стабильном виде нынешних политических и социальных институтов. Перед левым популизмом могут встать задачи, связанные уже не только с восстановлением социального государства, защитой окружающей среды и перезапуском на новой основе процессов, ведущих к экономическому росту, но и с элементарным обеспечением выживания для большинства общества. Необходимость резкого увеличения роли государства, обеспечивающего не столько суверенитет, сколько создающего гарантии общественного воспроизводства (включая борьбу с безработицей, голодом, коррупцией, эпидемиям и насилием) ставит вопрос о том, насколько, с одной стороны, жизнеспособны институты представительной демократии, а с другой стороны, о том, как преодолеть хаотический авторитаризм, который неминуемо воцарится на её руинах, в случае её крушения. Вопреки опасениям либеральной общественности, ни новый фашизм, ни новый сталинизм нам не грозит, поскольку и то и другое явление могло существовать исключительно в условиях индустриального общества ХХ века, которое претерпело с тех пор необратимые трансформации. Но нам грозит нечто ничем не лучшее — сочетание социального хаоса с некоординируемыми авторитарными практиками, чреватое разрушением базовых структур общественного воспроизводства.

Парадоксальным образом, именно этот вызов, являющийся глобальным, но нуждающийся в специфических ответах на национальном и локальном уровне, создает огромное поле для новой леворадикальной мобилизации. Этот ответ потребует создания новых политических структур и воспитания кадров, свободных как от догматического повторения старых практик, так и от ограниченного прагматизма, сводящего задачи левых к исправлению «перекосов» рыночной экономики.

Общие выводы: